Скромное продолжение, 3я глава :з
читать дальшеГлава 3.
- Мои родители встретились десять лет назад до моего рождения, - начал Джетен. - Спустя год они сыграли свадьбу, а еще через год у них родился сын, первенец. Они назвали его Николасом. Он был моим старшим братом. Но затем, спустя какое-то время, чувства их притупились. Отец стал банальным трудоголиком, мать стала скучать, несмотря на существование малыша, ведь они были богаты и за ребенком бегали слуги. Поэтому немудрено, что она завела себе любовника. Однако простой секс перерос в нечто большее, мама влюбилось в него. Да, и он тоже был влюблен в нее и даже не знал, что она замужем за таким богатым человеком. А потом, как-то раз, мать привела любовника в нашу квартиру. И в самый момент их высшего блаженства, так сказать, зашел мой отец, пораженный звуками из-за двери. Как оказалось, то он любил мою мать и из-за большой загруженности не мог позволить себе обратить на нее большее внимание. А увидев, что творится там, он будто сошел с ума. Он выгнал любовника за дверь и взял мою мать. Практически изнасиловал, да, так точнее будет. Затем, спустя девять месяцев родился я. Цвет волос и глаз - полностью папины, но затем все начали понимать, что в моей внешности проявляются черты, которых не было ни у отца, ни у матери. Некоторые врачи предполагали, что возможно сперма в матке матери смешалась и получается, что у меня два отца. Другие отвергали и говорили, что черты могут передаваться на генном уровне от предков. Но мама по-тихому восхищалась, что мои губы такие же пухлые, как и у ее любовника. Поскольку и у нее, и у папы, губы были тонкими, то это значило, что они могли достаться только от него. Из-за этих событий в моей семье появилось какое-то неправильное отношение, будто я был безродным сиротой, подобранным из милости! Хотя, единственным человеком, которому я был воистину был дорог, была моя мама. И она любила меня больше всех, что плохо отразилось на Нике. Ему уже было восемь и он отлично все понимал и поэтому он жутко ревновал. Он обожал мои слезы, казалось, он может их пить! Отец был угрюм и пытался вообще меня не замечать. Я был маленьким и не понимал почему ко мне так относятся. Почему братик меня бьет, а папа не обращает внимания... Когда мне уже исполнилось десять, брат в язвительной форме выложил причину. Я сказал ему, что все равно люблю его, буду любить, несмотря на любые его чувства ко мне. Просил, умолял быть братом мне, настоящим. Но он лишь со смехом отверг мою мизерную просьбу и сильно ударил меня. Поэтому мама в общем-то редко отускала меня от себя, боясь, что брат будет меня обижать. Ибо ее уговоры не действовали, Ник все время попрекал ее в недостатке любви к себе. А когда мне исполнилось тринадцать... В тот день мама поехала с отцом на какой-то важный прием, по папиной работе. Тогда я впервые остался со старшим братом наедине. Правда, я заперся в своей комнате на замок и уселся играть в какую-то игру, слушая музыку в плеере. А потом брат вообще уехал и я обрадовался, что могу спокойно ходить по квартире ничего не опасаясь. О, каким же я был идиотом. Мой любимый братишки ушел лишь для того, чтобы вернуться и привести с собой шлюх! Я понимаю, двадцать один год, но все-таки... Я же был ребенком! Тринадцать лет, разве ж это возраст?! Дальше, под угрозой избиения, он сказал, чтобы я шел в гостинную вместе с ними. За ним шли четыре шлюхи. И каждую, при мне, он брал по очереди. Это было... Мерзко и одновременно завораживающе. Мой брат... Он был безумно красив. Какой бы сволочью он ни был, его глаза, цвета мокрого асфальта, мамины, и черные волосы, не особо длинные, но где-то до плеч и вьющиеся, будили во мне чувства восхищения. Девушки были просто негритянками по-сравнению с его алебастровой кожей. Я так засмотрелся, что не заметил тихий шепот: "Смотрите, крошки, кажется братишка вас хочет!". А затем смех. С меня стянули штаны и трусы. Я пытался сопротивляться, но чего я мог против него? А затем они начали ржать над моим... Моим... Ну ты понял. Но я ведь был РЕБЕНКОМ! А они будто не понимали, продолжая издеваться. Совершенно неосознанно я заплакал. А затем он грязным голосом попросил их "утешить" меня... Когда первая уселась на... НЕГО, она начала так стонать, будто это высшая награда... Организм меня предал и я кончил тогда. Затем девушка начал идиотски хихикать, мол "Меня трахал тринадцатилетний пацанчик, кому скажи - не поверят. Но на деле он ничего вообще-то...". И остальные девушки повторили все то же... Ник все это время внимательно наблюдал за мной, особенно пристально глядя на меня, когда я кончал. Я не помнил сколько времени прошло, у меня все смешалось тогда в голове... Одно я понял навсегда: женщины меня больше не привлекают, ни при каком случае. Я смутно помню, как брат прощался с ними, рассчитываясь. А потом он подошел ко мне и, взяв мой подбородок, тихо спросил: "Ну, каково тебе быть мужчиной, проклятый бастард?!". Я тогда не смог ответить - меня будто отрубило. Потом я помню лишь, что проснулся у себя в комнате, укутанный в одеяло, чистый, в новой пижаме. Лишь засосы на моей груди уверили меня, что это был не сон. Тогда я был жутко смущен, поняв, что приводить меня в порядок мог только Николас. А значит он и видел все и вообще... В моей душе поселилось чувство тепла, которое оставил там Ник. На миг я подумал, что брат простил меня за неизвестное мне преступление и полюбил, как и подобает брату. Но он все так же был холоден и дарил лишь тумаки. Но я, начитавшись всяких лирических историй, считал, что это всего лишь первая реакция, что оно всегда так, когда черствые люди делают добро, то сначала вынашивают это, а потом превращаются в добрых и хороших! Но, увы, это были лишь детские надежды. В таком однообразии надежды прошло еще два года. Тебе наверное еще интересно про школу? Тут я был вполне банальным батаном-одиночкой. Хотя это не я избегал одноклассников, а они меня. Хотя к пятнадцати годам я почувствовал на себе острое внимание девчонок и жгучую ненависть парней. Ну, девчонки... Конечно, пятнадцать лет, мечты-мечты. Еще бы я не привлекал их... Высокий, в отличае от тех же одноклассников, стройный, подкаченный, черноволосый, голубоглазый, бледный, с аристократичными чертами, старомодный... Они быстро нафантазировали во мне вампира и даже как-то раз в мои руки попала картинка с изображением меня в одежде девятнадцатого века, с таким вот огромным воротником, пышными рукавами. Красиво, ничего не скажешь. Тем более уже тогда я обожал петь и ломка голоса на мне не особо отразилась. Ты не подумай, что я хвастаюсь - я лишь пересказываю услышанное. Так вот. Спустя несколько месяцев с моих пятнадцати... Случилось ужасное. Умерла моя мама. Умерла она в больнице - она провела там достаточно долгое время, сердце было слабое и вот... Я сидел с ней рядом, когда она вдруг протянула мне свои серьги со словами: "Отдай их самому дорогому для тебя человеку, как я сделала сейчас. Они очень дорогие, фамильная ценность. Если их продать, то можно купить пол мира! Они серебрянные, но внутри них настоящий сапфир, смотри, прямо как твои глаза, сынок. Ну, а теперь я знаю, что пришло мое время... Я люблю тебя...". И умерла. Я звал врачей, кричал... Но меня лишь выставили за дверь и послали домой. Мне ничего не оставалось и я пошел домой. Войдя в квартру, я обнаружил, что брат тоже дома. Небось опять порнуху по телику крутит, подумалось мне, и я постучал в его комнату. Все же он должен был знать о смерти собственной матери. Дверь приоткрылась и на меня с иронией смотрел Ник. Когда я холодно изложил причину по которой его побеспокоил, он сначала побледнел, а потом он лишь дико улыбнулся. Я не понимал причину его улыбки. Наверное он окончательно с катушек съехал со своей порнухой, думал я. Мне необходимо было принять ванную, что я и сделал, но когда я уже вылезал - меня посетило неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Резко обернувшись, я заметил брата. Он вовсю жадными глазами исследовал мое тело. "А ты подрос... И у тебя подрос... Надеюсь, что в этот раз ты не будешь визжать как девчонка?!" - со смехом произнес. "В ЭТОТ раз?!" - панически пронеслось в голове. Но Ник не стал долго церемонится. Брат резко вытянул меня из ванны за руку и швырнул на тумбу с раковиной. Его руки бегло ощупали меня, коснувшись пару раз между ягодиц. Затем он будто задумался, а потом взял с полки один из шампуней с ребристой крышкой. А затем быстро ввел эту крышку в меня. Я даже закричать от неожиданности не смог сначала. Но потом... Это было безумной болью, эта крышечка, маленькая с виду, раздирала меня. А потом я почувствовал, что по моим бедрам что-то течет. Оказалось, что это "что-то" было кровью! Поняв это, меня будто что-то взорвалось и я начал кричать, вырываться, но тут брат повернул мою голову назад, показывая, ЧТО хочет сунуть в меня. Он был ОГРОМНЫМ, я не представлял как ЭТО войдет в меня, а особенно учитывая, что сзади у меня все порвано... "Нет, прошу, нет! Ник, брат..." - причитал я в некоем полубреду. "Ты же лучшая подружка матери, значит и такая же шлюшка! Так что заткнись!" - огрызнулся он. И вошел. Я задохнулся в беззвучном вопле. Я кричал, все то время, что он насиловал меня. Кончив, он, словно паук, который высасывает из своей жертвы все, облизнулся. Кажется тогда он сказал... "Хорошая шлюшка!" или что-то вроде... Я точно не помнил, у меня было такое шоковое состояние, когда все вещи фиксируются чисто на автомате. Я не мог подняться, первой попытки мне хватило... Ноги разъезжались, тело била дрожь, меня подташнивало, в горле бился комок. Между ног было мокро и жутко противно. Можешь вообразить себе - липкая сперма, смешанная с кровью?! И все это внутри моего горящего зада? А Ник следил за каждым моим движением. Возможно считал, что я могу побежать в милицию или позвонить в службу психологической помощи. Но мне было не до того. В глубине души я надеялся, что он поможет мне встать, детская надежда все еще жила во мне. Но брат всего лишь искоса наблюдал, откровенно смеясь над моими попытками встать. Я не плакса, никогда не любил рыдать и смело выстаивал избиения без единого звука. Ну, кроме тех, что были в глубоком детстве. И у меня сейчас даже подходящая фраза из песни Кошки-Сашки "Волчье солнце" вспомнилась: "...глупый щенок в обстановку не въехавший, скалил клыки и бросался на зрителя. Запахи улиц кружили орбитами, больше ему ничего не запомнилось и не заметил он кто его вытащил, он только понял, что детство закончилось...". Да, именно так. А потом он просто вышел и оставил меня там одного. Я скрутился комочком на кафеле ванной комнаты, беззвучно рыдая от боли, что разрывала и внутри и снаружи. Затем я как-то привел себя в относительный порядок и на четвереньках добрался до комнаты, так как стоять я не мог. Свалившись на кровать, я забылся в полусне. Проснулся я от ощутимого удара по щеке. Надо мной возвышался Ник со своей неизменной ухмылкой. В руках он держал швабру. Со сна я еще не мог сообразить ход его мыслей. Но кошмарная боль выбила все чувства, замещая все собой. В мозгу отпечаталась дикая боль, животный страх и то как я извивался на простынях от безумства, которое творилось в моей голове. Я пытался соскочить с этой штуки, но Ник крепко держал мои руки. Оставалось лишь лежать и стонать от беспомощности и боли. И так продолжалось около полугода. Боль. Боль. Боль. Казалось, я не знал других слов. Хотя иногда, когда брат был в хорошем настроении и ему надоедала игра в ребенка и игрушку, он был до невыносимой сладости нежен. Если у него были любовник или любловница, то им можно было лишь только позавидовать, поскольку если он брал себе цель доставить удовольствие, то пиши пропало - от одной его мягкости и заботливости можно было сойти с ума. Как я понимал, то он испытывал методику кнута и пряника. Или хотел научить этому меня, чтобы я применял эту нежность непосредсвтенно на нем. Спустя некоторое время, уже намного позже, до меня дошло, что он хотел сделать из меня что-то вроде секс-раба, но почему я? Возможно он таким образом хотел отомстить матери, я не знаю, как-то не до вопросов. Хотя однажды, за несколько недель до моего шестнадцатилетия, он повел меня в пирсинг-салон, где приказал проколоть мне оба уха, губу, язык, оба соска, и... ТАМ, в общем. Мастер сказал, что опасно делать так много проколов сразу, поскольку это чревато осложнениями и болью, но увидев большую пачку денег, мастер засунул все свои замечания куда подальше и принялся за дело. Однако чуть позже оказалось, что серьги в губе и в языке не приживаются, но Ник был доволен и тем что было. Когда мне прокалывали уши, мастер спросил, будем ли покупать серьги у него или есть свои. И тут к моему ужасу, брат протянул мастеру сапфировые сережки! На секунду мое сердце остановилось, когда я представил, что ОН может с ними сделать, учитывая то, что они мамины и брат об этом прекрасно знал. Все проколы заживали недели две с половиной недели, может три... Но быстро в общем, обычно проколы на сосках заживают дольше, ну, он так мне сказал, а у него опыт-то был, его соски тоже были проколоты. Вот, а затем он устроил такое... Ха, да это было хуже его тупых садистких шуточек. Он задумал преподнести мне великолепнейшее наслаждение, небось, чтобы я потом сравнивал. И вот когда я в очередной раз вернулся со своей одиночной прогулки, Ник с нежнейшим выражением лица потащил меня в свою комнату. Я уже примерно прикидывал в каком настроении брат, чтобы предугадать поток сегодняшних пыток. Но стоило ему ввести меня в комнату... Я чуть не упал - там же, на пороге. По комнате витали запахи благовоний, повсюду горели свечи, посередине стол со всем, что я любил из еды, а так же бутылка шампанского в ведре со льдом. "Проходи, Джет, чего же ты?" - и Ник ласково протолкнул меня вперед. Затем мы присели на кровать и он налил мне бокал шампанского. Я глотнул, все еще не в силах поверить, что это правда. И на какой-то момент даже можно было подумать, что мы на самом деле настоящие любовники и делаем это по взаимному согласию, если не по любви. Затем его глаза хитро сверкнули и я уже подумал - сказке конец, но он всего лишь взял из моих рук бокал и поставил его на стол, в свою очередь, пододвигаясь так близко, что мы могли коснуться губ друг друга. Далее Ник глотнул шампанского из своего сосуда и тут же поцеловал. Прохладный напиток влился в мой рот, а горячие губы брата создавали яркий контраст. Я просто таял от этих манипуляций. Поцелуй затянулся надолго, причем в нем принимали участие лишь губы и языки. Потом он еще несколько раз так поил меня шампанским. После этого Ник предложил мне перекусить. Я быстро проглотил какой-то будетрброд, не отрываясь от серебристых глаз брата, которые гипнотизировали подобно змее. Затем перед моими глазами появилось мороженное. Мое любимое ванильное. Я потянулся к нему, но оно тут же исчезло и я услышал смех брата: "А-а-ааа... Немножко по другому, милый мой...". И когда он взял морженное в рот, я сразу сообразил что к чему и быстро прильнул к губам Ника. Он довольно застонал. А я... Кажется, к тому времени у меня проснулся Стокгольмский синдром. Это когда жертва влюбляется в своего мучителя, психологически так выходит, чтобы не повредить нервную систему. Так и в моем случае это сработало. Я завалил его, покрывая нежными поцелуями его лицо, его прекрасное лицо. В моменты его особой жестокости я мечтал изуродовать, расцарапать эту морду. А тут... Я повел себя как хорошо дрессированна б**дь, но только так я мог выжить. Для отца после смерти мамы самым важным стала репутация. Если бы я, какой-то ничтожный бастард, посмел ее испортить... То он бы убил меня и не поморщился. Никто не знал, что я его сын, только вот ты узнал, получая меня в свои помощники. А так ему было полностью на меня плевать... Однажды, когда Нику вздумалось взять меня прямо на столе кухни - там проходил отец! И любой нормальный человек мог бы отреагировать по-другому, осадить старшего сына, который мало того трахает своего брата... Ладно, пусть за сына он меня не считал, но я был несовершеннолетним! А он просто скользнул взглядом по мне и все... Но я отвлекся от того вечера. Ник... Таким нежным он не был никогда до этого. Я был уверен, что он покрыл поцелуями каждую клетку моего тела. Я понял смысл всех этих проколов, которые приносили слегка болезненное, но все же безумное удовольствие. В кои-то веки я стонал и извивался под ним не из-за боли! Это была прекрасная ночь... Утром я сообразил, что наступил мой день рождения (это было летом). На столе вместо еды лежала внушительного размера коробка. А в ней лежала гитара! Да-да, та самая, моя Брианна. Он подарил мне ее на мои шестнадцать лет, зная мою страсть к музыке. В квартире он так и не появлялся весь день. На мой взгляд это было лучшим подарком. Вернулся Ник спустя три дня, пьяный вдрызг и злой как сто чертей. Как только он увидел меня, он будто осатанел еще сильнее и начал избивать меня. Закончилось все переломом ребер и сотрясением мозга. Брат остановился только тогда, когда понял, что я почти не дышу и вызвал скорую. Меня повезли на срочную операцию. Слава Богу я остался относительно цел после такого избиения. Основная версия была, что я упал с лестницы, но на самом деле все знали правду. Затем меня перевели в отдельную палату. И там судьба подарила мне лучик света в моем адском существовании. Доминик Блек. Молодой врач. Как только он зашел ко мне, я понял, что вот ОНО! Я знал, что он это мое спасение! Но как я мог его заинтересовать? Малолетка из неблагополучной богатой семьи, к тому же шлюха... Но все как-то само устаканилось. Выяснилось, что он ровесник моего брата. Но Доминик был другим, дело даже не во внешности, хотя она играла роль... Доминик был немного ниже моего брата, у него были шелковистые шоколадного цвета волосы и пронзительные зеленые глаза, в которых плясали огоньки. Он был таким заботливым, нежным, мягким, что от этого щемило сердце и стоял комок в горле, стоило представить возвращение домой. Поэтому я решил любым способом заставить Мина остаться со мной. И я начал хитрый план по захвату. То голову правильно повернуть, то халат не одеть, то беспечно напевать, то махать ресничками и невинно флиртовать. Быть милым, приветливым... И при этом оставлять загадочную грусть. И мы сдружились, я не верил, но получилось! Когда после выписки, он предложил сходить в кино, смущаясь и отчаянно краснея, я с радостью согласился. А затем оно как-то совершенно неясно как... ПРОИСТЕКЛО. В наш первый раз он был сверху и тогда я понял, что такое заниматься ЛЮБОВЬЮ. Потому что мы дарили друг другу именно ее. После взаимного признания мы с головой опустились в омут нежности, страсти, поцелуев и объятий... Я, привыкший к вечным побоям, унижениям, вдруг вкусил настоящей любви. Как только удавалось сбежать от брата - я бежал к Доминику. С ним все мои переживания и боль казались чем-то незначительным. Он не был принципиальным активом, так что мы частенько менялись местами за один раз. Да и вообще, говорю, он был светом в моей жизни. А однажды я рассказал ему все. Про своего брата, про его издевательства и насилие... С тех пох Доминик стал еще нежнее и много раз пытался уговорить меня обратиться в специальную службу по защите несовершеннолетних. Но поняв, что это ни к чему не приведет, ему оставалось лишь принять это. А Ник словно знал о моей тайной любви и изводил меня как можно больше, так что иногда, приходя к Доминику, после звонка в дверь я падал у его порога. Видя меня в таком состоянии, его глаза на миг сужались от боли, но потом он начинал лишь ухаживать за мной, залечивая раны. Какая ирония. Я, тот кто постоянно получает всякие увечья и он, врач, который все это лечит. Мы ждали моего восемнадцатилетия, чтобы я в один день собрал свои вещи и переехал к любимому. К тому же Мину надоело быть "преступником" и "педофилом". Вот мы и решили поступить так. К тому времени я уже полностью привык к братским нападкам, и если раньше я старался вести себя тихо, то тут начал вести себя более вызывающе и смело. Конечно ему это не нравилось и со всеми вытекающими... Но я больше не чувствовал себя шлюхой, потому что всегда сопротивлялся при его домогательствах. А еще Доминик отрыл прекрасных ребят, музыкантов, им требовался солист, а услышав меня и мои песни они были на седьмом небе от счастья. Я наконец-то начинал жить новой жизнью, где всеми любим. Но не думай, что жизнь меня все-таки простила за что-то. Нет, она продолжала держать зло, незнамо за что... На мое восемнадцатое день рождение Доминик не мог прийти - у него было дежурство от которого зависела его карьера и поменяться он не мог, хотя хотел, но я его рьяно отговорил, поскольку в основном привык встречать свои дни рождения в одиночестве и какая разница? Одним больше, одним меньше... Разве что семнадцать были исключением... Тогда у нас с Мином было прекрасное свидание днем и прекрасная ночь, а если учесть, что мы в это время отдыхали на море в одном из крутейших отелей... Да, сладкие воспоминания... Ну, вот я отговорил его от этого и со спокойной душой ждал очередного пустого дня без НЕГО. Брат шлялся где-то, так что я спокойно устроился в гостинной и начал предавться желудкоблудию у телевизора. Я смотрел мультики, которые обычно показывают в двенадцать часов. И вдруг в прихожей заслышался нестройный хор голосов. Первым в комнату вошел Ник и громогласно воскликнул: "А вот и наш именинник! А ну иди сюда, маленькая сучка!". Последнюю фразу он произнес голосом Хозяина. Вслед за братом ввалились его дружки. Мигом сосчитав их, я понял, что этих козлов девять штук и то что они в стельку пьяны. А с моим братом их и вовсе десять, но Ник не казался таким уж поддатым. Это-то и пугало больше всего. Я, невольно сглатывая, подошел. "Смотрите!" - промолвил он, держа меня за побородок. - "Это ублюдочное отродье мне изменяет, вы только поглядите! Эта маленькая б**дь, которая без меня бы подохла, мне изменяет! Да, я брал свою плату, но эта мразь решила, что одного члена в ее заднице ей не хватает! А я ведь... Я ведь любил его, я ведь заботился, я думал, что когда-нибудь мы будем понимать друг друга, считал, что он тоже любит меня. А что в ответ на мою любовь? Ты нашел себе другого? Думал, я не догадаюсь? Думал, что твой старший брат тупой красавчик? Так? Да за тобой, малолетним придурком, проследить было легче легкого! Но, Джет, ты меня разочаровал! Ты слишком стал шлюхой! Тебе не хватает же меня, так? И в общем срать, кто *бет? Так я привел друзей, чтобы тебе, деточке не было так скучно! Парни, налетай!". И эти уроды набросились на меня. Именно, что уроды... Если Ник, который был гадом и насильником, был все же приятен внешне, не был потным и вонючим перекаченным мужланом, то эти были полной его противоположностью! Какие-то... неандертальцы! И понеслось... Одежды я лишился за секунду. Затем один из мужланов сунул мне в задницу что-то. Как я потом понял, то это было наркотиком, который делает чересчур чувствительной каждую клеточку тела. А потом меня начали беззастенчиво лапать. Затем меня пустили, как говорится "по кругу". Боже, какой... это даже хуже кошмара! Это просто неописуемый ужас, страх загнанной жертвы, понимание, что выхода нет... Меня трахали буквально во все щели в которые можно пролезть. Мою задницу растрахали, по-другому не скажешь! Меня и двое одновременно, в зад и еще два в рот, остальные просто мучали, щипали. Кто-то начал растягивать меня рукой, входя сначала по пальцу, затем ладонью, потом кулаком, а там уж и погружая руку до локтя. А брат... брат даже не смотрел. А я умолял спасти меня. Я орал, что сделаю что угодно, лишь бы они прекратили. Мне было страшно. Даже сейчас, вспоминая, в животе у меня скручивается что-то, в голове становится мутно и мне кажется, что я там... Сколько раз в меня кончали? И в рот и зад, я был порван со всех сторон. Уголки губ были разодраны, про задницу я вообще молчу... Ха, думаешь им этого хватило? Это они так, только размялись! Далее, одному уроду приспичило узнать, войдет ли в меня содержимое бутылки шампанского? Ну, конечно, надо же проверить во благо науки... И они влили в меня это все. А это же алкоголь, представь себе, Йён! А я был порван в кровь! А затем, разумеется, в меня стали тыкать этой же бутылкой. А поскольку наркотик отлично действовал - меня это возбуждало, что их очень радовало! А потом я... Под давлением разума скорее всего... Обмочился... Как я это пережил? А они лишь больше ржали и ржали... Только брат сидел и молча смотрел на мои страдания. Потом меня решили перенести в мою комнату и продолжить "наказание" там. Что в меня только не пихали! И продукты, и какие-то просто продолговатыве предметы... Было просто больно. К тому моменту я даже кричать не мог. Самый противный из мужиков начал рыться в моем шкафу и отрыл там одно из маминых платьев, которые я хранил как память. И сквозь пелену я услышал его голос: "Пацаны, а давайте приоденем сучечку и устроим фотосессию и фильм можно даже снять!". Все с восторгом подхватили эту идею. Из моих волос (они и тогда у меня были длинными) сплели косички, а лицо накрасили старой маминой косметикой. А они не знали, что это мамино и считали меня трасвеститом каким-то... И вот одев меня во все это, меня начали заново трахать и мой брат, мой родной брат снимал все это на видеокамеру. И фотографировали и все такое... А потом им не понравились мои длинные волосы! Их стали подпаливать зажигалками, обрезать бритвами, раня кожу на голове... А потом я потерял сознание. Очнулся от сильных побоев. Что-то мне точно сломали, хотя казалось, что все. Все тело было в крови, я с каким-то отрешением заметил, что все мое тело покрыто кровавыми порезами. А они издевались, издевались, били, насиловали и мучали. Но затем, как мне рассказывали, кто-то заметил, что я почти не дышу и не подаю признаков жизни. Они вызвали скорую и через несколько минут я уже лежал на операционном столе. Врачи пытались вернуть меня к жизни, но я не хотел жить, не было смысла. Но тогда меня спас голос. Будто сквозь толщу воды взывал голос Доминика. И наверное поэтому я вернулся. Мой Доминик помогал проводить операцию и одновременно умолял вернуться. Забавно, он все же смог быть со мной на моем дне рождении... Я пережил две клинических смерти, мое сердце два раза заводили врачи. Но я был опустошен. Когда мне дали зеркало - я разбил его. Я выглядел так ужасно, так жалко... Но рядом со мной постоянно дежурил мой Доминик, мой любимый. Когда я очнулся, он долго рыдал лежа на моих коленях. Именно рыдал, глухо, я плакал с ним, от жалости. Он так винил себя, ты бы знал, как он винил себя. Он говорил, что любит меня и плевать на мою внешность, все исправится, все будет хорошо. Но когда Мин потянулся за поцелуем... Я в страхе отпрянул. Я даже не мог подарить поцелуй самому любимому человеку - страх был слишком велик! Меня тут же отправили к лучшим психологам и психиатрам, чтобы помочь, но я замкнулся, закрылся в себе. Не от того, что так этого хотел... Это получилось само! А что касается Ника... Те его слова о любви... Я не верил. Я точно знал, что это банальная ложь, чтобы завести тех животных. И стоило мне его увидеть, как я кричал, чтобы он убрался, ушел, не подходил... Тогда прибегал Мин и прогонял его с ненавистью в глазах. Отец... отцу было откровенно срать. Он лишь давал деньги на лечение и чтобы врачи держали язык за зубами. Когда же меня выписали по физическому состоянию, психическое было все еще ужасно. Я все же перебрался к Доминику, но заниматься любовью мы с ним не могли, но он не настаивал и спасибо ему. Лишь поцелуи. Только его я подпускал, только к нему мое сознание потеплело. Его любовь быля мягкой, ненастойчивой и безгранично нежной. Но я напоминал восковую куклу. Готическую или эмовскую, знаешь, всю такую бледную и в шрамах... Вот это был точно я. Забота Мина обо мне стала его какой-то навязчивой идеей... Он не мог смотреть на меня без боли и чувство вины гложило его. И вот однажды... Он пришел поздно вечером, когда я уже начал беспокоится и тихо сказал мне: "Я убил его, Джет, я убил его... Я убил твоего брата. Я убил его...". Взгляд Доминика был каким-то пустым. До меня не сразу дошел смысл его слов. А когда до меня доползло... В глубине души что-то сорвалось, не знаю что, но на секунду стало больно от этих слов. А затем будто груз свалился с плеч. Если брата нет, то проблем тоже нет! И вдруг Мин разрыдался, так сильно, говоря что-то... А потом, успокоившись, он рассказал мне о том, что сделал с Ником: "Я набрел на него в баре. Он пил, заливая потерю тебя. И по-пьяни совершенно меня не узнал. А я не мог упустить шанса и откровенно соблазнил его... Затем, мы поехали в его загородный домик и он предложил выпить. Я согласился и подлил в его стакан снотворное, я же врач - у меня есть. Очнулся твой брат со связанными руками и ногами. И абсолютно трезвым... А потом я... Я... Кхм, кастрировал его, на его глазах... Да, его стон боли был так прекрасен... А затем, я начал просто изрезать его на кусочки, пока он не умер... Взяв все, что было в крови, я сгрузил его в багажник и поехал в лес, в поисках ближайшего болота. И нашел, а потом просто утопил его. И вернулся к тебе... Джет, я боюсь... Я такое чудовище... Конечно, он тоже не ангел, но он хотя бы никого не убивал... А я просто мразь, убийца, я убил человека, это грех, это ужасно... И я с тобою Джет, мерзкий зверь с лицом человека, я с тобой... Я боюсь себя, а вдруг я просто так взорвусь? А вдруг жертвой станешь ты?.. Ты не боишься меня, Джет, любимый?". Я прислушался к своим ощущениям, но страха к Мину там точно не было. Так я ему и заявил, а затем перевел все в шутку, мол избавиться от меня хочешь? Та ночь закончилась нежными ласками на нашей кровати. Но счастье ведь и создано для того, чтобы его дать на короткий срок, а потом жестоко отнять... А поскольку ты привыкаешь к этому счастью, его отсутствие и становится несчастьем... Зачем оно тогда надо?.. Эхх... И верно. Через три месяца ко мне пришло письмо о том, что Доминик мертв. Я не могу пересказать тебе его, поскольку мои глаза выхватили лишь одно - "твой любовничек мертв, сладенький...". Оно было от убийц. Это были дружки моего брата, такова была их месть. И тогда... Я потерял все. А буквально на следующий день пришло письмо с просьбой освободить квартиру, поскольку после смерти Мина она переходила каким-то его родственникам, а о завещании он и не думал. Я позвонил матери Мина, с просьбой дать мне лишь несколько дней пожить в квартире - пока не найду работу. Но она не пожелала слушать, обвиняя меня в смерти сына. И самое ужасное, что это была правда! Я повинен в его смерти... Мне пришлось лишь собрать вещи и идти к себе... домом это нельзя было назвать, особенно после того изнасилования. Отец вообще практически там не появлялся - работа, любовницы... Да к тому же для него это тоже было неприятным местом... Итак, вскоре я нашел работу в детском саду, но хотя у меня не было опыта, все восполнялось рвением. Я хотел, чтобы у этих детей было не как у меня, я хотел сделать их счастливее, чтобы они знали, что хоть кто-то их любит и у них есть к кому обратиться... Но спустя вот эти четыре года, отец почему-то вдруг вспомнил о моем существовании. И сказал, что меня нельзя держать рядом с детьми, ведь я могу проявлять агрессивность... Мол, это все психика... Да что он знает о моей психике, что он вообще знает обо мне? Он знает как я жил все эти четыре года??? Как я первые два из них каждую ночь рыдал в подушку, истерически, часа два подряд. А то что меня до сих пор, хоть и не так часто в последнее время, мучают кошмары и тогда я кричу так, что просыпаются соседи за звуконепроницаемой стенкой? А как насчет этого чувства вины, которое снедает? А об это одиночестве? Когда только казалось, зацеплюсь с человеком, как меня сразу же отталкивают, не давая шанса на дружбу? А то что я к психологу по сей день хожу, но излечить меня ничего не может??? Он об этом-то хоть знает? Знает, что из-за него я каким-то выродком получился, что меня лишь игнорируют или называют странным обходя стороной? А знает ли он, что после смерти Доминика я постоянно резал вены, за что меня чуть в психушку не упекли? А то что все мои творческие произведения построены на дикой боли?.. Да, впрочем, никто не знает, но все стремятся указать мне мое место? Почему? Я же не утверждаю с трагическим видом - "я не такой как все!"! Наоборот, я такой же! У меня два глаза, два уха, нос, губы, две руки, две ноги, тело... Что не так? Я не пойму? Почему? За что?.. - почти прошептал Джет последнюю фразу. - Разве я виновен в чем-то? Почему, Йён, объясни?
Я коснулся пальцами своих щек... Они были мокрыми от слез, которые незаметно начали литься, судя по количеству, довольно-таки давно, и продолжали течь. Джет... Такой милый, веселый, жизнерадостный Джет... Неужели это все он прожил?! Сначала отвержение родственниками, затем насилие от собственного любимого брата, потом надежда, любовь, просвет, а затем резкая боль и потеря всего чем он жил... Как может один человек пережить такое и, если уж пережил, остаться в своем уме и не стать маньяком и все такое... И он не собирается мсить за "подарки" судьбы невинным людям... Наоборот, он желает им лучшего, лучше чем у него самого, хотя они этого и никогда не оценят. И теперь можно понять его тягу к детям. Дети всегда такое чувствуют. А Джет... Он... Мозг отказывался думать, сердце ныло от жалости. А ведь этот парень всего лишь на какой-то мизерный год младше! И, действительно, что я мог знать о боли?.. Джет... Теперь, мне кажется, что он мне дорог вдвойне... нет, втройне.
- Я псих, Йён? Ты теперь меня боишься? - со слезами спросил он, отдаляясь.
- Да, Джет, ты настоящий психопат, - брюнет сжался и попытался слезть с кровати, но я успел ухватить его за пижамные штаны. - поэтому даже не думай от меня сматываться, придурок! Иди ко мне... - я обнял ошалевшего Джета, который потрясенными заплаканными глазами взирал на меня.
- Ты не... но... почему, Йён? Почему нет?..
- А почему да? - изумился я. - Вообще-то жертвой был ты.
- А то что я псих, мне сломали психику и я теперь опасен для общества..?
- Джет, кто тебе это вбил? Я самолично этому... нехорошему человеку рожу начищу! И язык тоже!
- Это был мой собственный вывод, - понурился он.
- Ты врач? Ты врач, я тебя спрашиваю? Дипломированный психотерапевт? Нет? Вот и не говори чушь! Ты мой друг, к тому же и лучший! И ни разу за наш месяц у меня... Нет, вру... Были, но это когда мы ссорились из-за чего-то пустячного, но в итоге мы мирились. И то, это было в порыве гнева... А так... Джет, ну ты чего? Ты плачешь? Не плачь...
- Дурак, - прошептал он мне в плечо. - ты же сам плачешь... А ты, - его руки наконец-то обвили меня в ответ. - единственный кто меня принял...
- Нет, ну почему? Твоя мама... Доминик...
- Но я еще не был настролько травмирован... А ты... Йён... Я все же не ошибался в тебе, я чувствовал в тебе свой якорь из этого океана боли, - брюнет сильно вцепился в меня своими руками, будто боялся, что я истаю.
- Джет, не бойся... Я никогда тебя не брошу, я обещаю тебе, Джет... - я уткнулся носом в его макушку. - И не смей мне что-то заявлять про свою психику! Все то плохое в прошлом, оно кончилось. И ты пережил, Джет, пережил! А что нас не убивает...
- ...делает нас сильнее. Но я бессилен...
- Еще как сИлен! Вон, как вцепился, мне аж дышать тяжело!
- Йён, а ты правда... Всегда будешь рядом?
- Всегда.
- Это хорошо... Сегодня у нас "День Без Масок"... А у тебя секретов нет, а? Чего я о тебе еще не знаю, давай, колись... - он легонько ударил меня в живот.
- Ну... Я все-таки занимаюсь онанизмом! - выпалил я.
- Да ну... Разве это тайна? - скорчился он. - Я и так знал...
- Откуда?!
- Да ты так стонешь, что и глухой услышит... Хотя, - он хитро прищурился. - это звучит довольно мило.
- А... Э... Давай сменим тему?
- Ну, давай... - парень зевнул.
- О чем... Джет, ты чего? Джееет? Спишь?
- Ухмфп...
- Ясно с тобой все... - вздохнул я и понял, что брюнет по-прежнему вцепился в меня, как клещ.
Со вздохом дотянувшись до светильника и выключив его, я прижался к Джету, прислушиваясь к его мерному дыханию, и попытался уснуть.
Тут я осознал одно: я люблю его.
Как давно это случилось? С первого взгляда или первой его песни?.. Или позже?.. Неважно.
Я люблю Джета.